Верующие нередко заходят в Успенский кафедральный собор — помолиться у мощей святителя Иннокентия (Смирнова). Но мало кто знает, что в нашем городе — в самом его центре, на территории Спасо-Преображенского мужского монастыря — есть еще одно место, где можно попросить благословения в путь и на свои труды. Это часовня, в которой покоятся останки Марии Михайловны Киселевой — пензенской подвижницы и благотворительницы XIX века.
Когда стоит ждать…
История жизни юной девушки Марии в родительском доме известна лишь по неприметным, общим историческим данным. Росла она в верующей, благочестивой семье и была старшей из девяти детей. Детство и отрочество ее прошли вместе с родителями в родовом имении — сельце Михайловском Кузнецкого уезда Саратовской губернии (ныне — с. Нижняя Елюзань Пензенской области), а когда ей было восемнадцать, отец был избран губернским предводителем дворянства. Мария была практически ровесницей века — она родилась в 1798 году — и ее юность совпала с насыщенной, бурной эпохой: война с Наполеоном, невиданный патриотический подъем, восстание декабристов… Безусловно, все это наложило какойто отпечаток на ее мировоззрение. Но, судя по всему, далеко не главный.
О том, что главным в ее жизни было что-то другое, отчасти говорит нам интересный и неразгаданный факт: замуж Мария — невеста с аристократической внешностью и блестящим происхождением — выходит только в тридцать лет. По тем временам — в настолько неприлично зрелом возрасте, что все окрестности, наверное, судачили об этом событии. Была ли она до того так поглощена заботой о младших братьях и сестрах? Думала ли избрать путь монашеский? Все это, с учетом присущих ей деятельных христианских черт характера, могло иметь место в ее жизни. Но есть и то, о чем гадать не приходится: она вышла замуж за действительно внутренне родного ей человека. За человека на семнадцать лет старше; за человека, с которым у них — возможно, уже в силу возраста — так и не было детей; за человека, которому она будет всецело предана и верна почти двадцать лет в счастливом браке и еще сорок — после его смерти. Думается, в этом и есть причина ее долгого девичьего одиночества: ее глубокая и развитая душа не могла принять ничего иного, кроме такой любви — на всю жизнь, временную и вечную. И ждать ее, как оказалось, стоило…
«Он был для меня вторым провидением…»
Спустя три года после свадьбы муж Марии Михайловны, статский советник Александр Григорьевич Киселев, вышел в отставку, и супруги переехали на постоянное место жительства в Пензу. Однако покой им только снился — и в этом они были совершенно похожи. «Все, знавшие Киселева (…) отмечали в нем постоянную готовность на общеполезные дела», — пишет в своем исследовании пензенский краевед А. Ф. Головина. Он устроил первую в губернии публичную библиотеку и пожертвовал для нее две тысячи книг, выстроил на собственные средства здание уездного училища в городе Спасске, был членом Комиссии обеспечения народного продовольствия, оказывая большую помощь бедствующим в голодные годы крестьянам. Жена поддерживала его во всем, и он уже задумывал строительство большой богадельни, где все было бы обустроено «усовершенствованными приспособлениями». У супружеской четы были имения, продав которые можно было приступить к реализации этих планов. Но…
Думая о будущей богадельне, Александр Григорьевич уже тяжело болел. Это был рак — редкое и малоизученное по тем временам заболевание. Усилия врачей Москвы и Петербурга, лечение в Германии продлили ему жизнь на два с половиной года, но и только. Статский советник Киселев умер в Берлине, причастившись Святых Христовых Таин из рук священника, служащего при российском посольстве. Мария Михайловна, постоянно находившаяся при супруге все время его болезни, не решилась похоронить его на чужбине. Она два месяца по не располагающей к этому теплой весенней погоде везла гроб с телом на родину. Быть рядом, быть как можно ближе — чем теперь, кроме близости родной могилы, ей утолить эту жажду общей с ним жизни? Для нее ответ был очевиден: жить с Господом, построив на молитвенную память о муже храм, и делать все то, что делал бы он, если бы был жив, даже если к этому пока еще нет навыка. «Верьте, граф, что женщина не сотворена управлять [делами], со всеми ее добрыми желаниями быть полезной, — пишет она родственнику мужа, П. Д. Киселеву, — я это чувствую вполне, и ежели по величайшему несчастию она поставлена в это положение, она не на своем месте, особенно я, которая имела умного, доброго и благороднейшего мужа, который был для меня вторым провидением, стало быть, он был главой всего. Вот четыре с половиной года я не могу привыкнуть к новому моему назначению. Все приказы его для меня свежи, и я не ленюсь заниматься делами, они нас с ним соединяют…».
Четыре года… Если бы она знала тогда, что проживет еще вдесятеро больше, почти до девяноста лет, и ей, оставив за скобками свои переживания и возрастную немощь, придется вести бесконечную переписку, заниматься строительством и благоустройством, купчими и дарственными, вникать в сельскохозяйственные проблемы, отдавать долги, ходатайствовать к сильным мира сего, а порой и обличать неправду… Достаточно прочесть с десяток ее писем в разные инстанции, чтобы понять: она до конца своих дней могла вести такой образ жизни только «по величайшему несчастию». Но при этом даже в завещании своем, за два года до смерти, писала: «Пока я пользуюсь здоровьем, зрением и рассудком, я не откажусь от продолжения того дела…». И все это — по неугасающей любви к супругу, или, как писала она сама, «чтобы оправдать его доверие ко мне» и «за счастье, которым я пользовалась при его жизни…».
От Назарета до Пайгармы
География пожертвований Киселевой-благотворительницы очень обширна: от Святой Земли, где был освящен храм в память о неудавшемся свержении Спасителя со скалы, построенный полностью на ее средства, до монастыря в Пайгарме, на территории нынешней Мордовии, также основанного ею. Она принимала деятельное участие в попечении о раненых во время русско-турецкой и сербско-турецких войн, за что удостоена наград Красного Креста и Сербии. Через Православное Московское миссионерское общество она посылала деньги в пользу сибирских инородческих миссий — в частности, для проповедников Евангелия на Алтае. Хорошо знали ее как благотворительницу и на Афоне, в Свято-Пантелеимоновом монастыре. Наряду с этим Мария Михайловна совершала какие-то совершенно не масштабные, рутинные дела, не соответствовавшие, казалось бы, ее уровню «международного» мецената — зато соответствовавшие ее представлениям об удобстве людей, за благополучие которых она считала себя отчасти ответственной. Сохранился, к примеру, черновик ее отчаянного, иначе не скажешь, письма в Святейший Синод о проблеме отсутствия постоянного священника в селе Марьино Петровского уезда, где она выстроила для своих бывших крепостных крестьян трехпрестольный храм с домом для причта, выделив ему, к тому же, землю и ежегодное содержание. Помогала она и другим небольшим храмам и монастырским общинам. А когда скончался епископ Саратовский и Пензенский Иннокентий, подвижница, лично знавшая его, профинансировала строительство придела к Спасскому собору — чтобы люди, приходящие на могилу любимого архипастыря, не мерзли под снегом и дождем.
Она жалела людей, а однажды пожалела и храм. Очень старую церковь, оказавшуюся «лишней» при строительстве железной дороги, сильно обветшавшую и предназначенную к слому. Ей удалось спасти ее, полностью взяв на себя реставрацию. Обходя полуразрушенное здание перед началом восстановительных работ, она нашла в нем крест со святыми мощами и памятной надписью об освящении храма — сокровище, всеми утерянное и вверенное Господом в ее руки. Но помучиться с делами этого храма ей предстояло еще немало: никак не удавалось вернуть в него главную святыню — древний почитаемый образ Спасителя. Прежний настоятель унес его в свой Богоявленский храм и категорически отказывался отдавать — увы, по соображениям вполне приземленным. «С грустью в сердце должна высказать, что легче было мне возобновить храм с умным и верующим митрополитом во владениях султана, чем в моем родном Отечестве с архиереем Антонием, который не уважает исторических памятников, а помнит доходы любимого священника Любомудрова (…) — писала она обер-прокурору Победоносцеву. — Простите мне, что резко выразила правду, но у меня душа болит».
Но главным детищем, о котором всегда болела душа этой удивительной женщины, была Киселевская богадельня. Размеры одного только ее корпуса были таковы, что в нем разместилась в советское время областная инфекционная больница. 140 мест в просторных, светлых комнатах — во исполнение мечты и на помин души покойного Александра Григорьевича. Мария Михайловна даже в глубокой старости заботилась о нуждах этой обители сама, и только перед смертью завещала это попечение племяннице. Теперь она могла спокойно отойти в мир иной — к Богу и самому дорогому человеку.
* * *
Останки супругов Киселевых были обретены в 2002 году на территории разрушенного монастырского некрополя и перезахоронены в историческом центре города. Над могилой была возведена часовня. В день получения акта медэкспертизы останков произошло событие, которое многие считают чудом: при текущем ремонте на стене инфекционной больницы — бывшей богадельни — была обнаружена фреска «Воскресение Христово». В течение многих лет ведется сбор материалов по канонизации подвижницы. Верующие молятся о упокоении ее души и вместе с тем просят ее молитв в обителях Небесных — о даровании верности, терпения скорбей вдовства и одиночества, об обретении Бога. А как не просить об этом прожившего долгую и мудрую жизнь человека, в жизни которого все было по любви…
Использованы материалы книги: Головина А.Ф. Великая благотворительница. Пенза, 2003.
Газета «Православная вера» № 14 (562)
Автор: Елена Сапаева